Кто о чем... а я о кино.... Кто о ком... а я об Андрее Звягинцеве.... Кто с чем... а я с внимательным восхищением.
ЗАМОК и КЛЮЧ
Два фильма Андрея Звягинцева короткометражка «Выбор» (из цикла «Черная Комната») и полнометражная лента «Изгнание» составляют своеобразный законченный диптих, однако глубинное родство этих лент удивительным образом осталось незамеченным не только критиками, но и самим автором. Ни в одной публикации, посвященной истории создания «Изгнания» или его критическому разбору, мне не встретилось упоминания о «Выборе», хотя трехчасовая история Веры, Алекса и Роберта уже прячется в этой изящной киноновелле, как жемчужина в раковине. История, рассказанная женой героиней Анны Дубровской о женщине, которая писала себе письма от лица вымышленного любовника это, буквально, инвариант истории Веры, которая сочиняет себе ребенка от вымышленного любовника.
Более того, это совпадение именно сценарное. В литературном первоисточнике «Изгнания» у героини прототипа Веры действительно есть любовник, но сценарист и режиссер «Изгнания» решили отказаться от этой линии, желая избавить метафизическую трагедийность истории от привкуса пошловатого бытового «психологизма» и, тем самым, приблизили историю Сарояна к истории, рассказанной в «Выборе». Подобное сближение кажется особенно удивительным, если учесть, что над этими двумя фильмами работали разные авторы. Единственное, что объединяет оба проекта это фигура режиссера Андрея Звягинцева (ну и, конечно, артистичная, зоркая камера Михаила Кричмана).
Перед главными героями обеих историй стоит один и тот же вопрос как пережить измену жены.
Критику, мыслящему в категориях причинно-следственных связей, было бы легче анализировать эти два фильма, окажись они сняты в другом порядке (сперва «Изгнание», а потом «Выбор»). В таком случае можно было бы с чистой совестью порассуждать о том, что в раннем своем произведении художник «поставил» проблему, а в позднем, соответственно, «решил». Но герой Сергея Вексклера делает свой выбор (правильный выбор!) на несколько лет раньше страшно ошибающегося героя Константина Лавроненко, стало быть, школьная дидактика тут неприемлема. Ответ у Андрея Звягинцева предшествует вопросу.
Заблудший Алекс живет и действует во вселенной режиссера, где правильный выбор возможен, и именно это делает его подлинно трагической фигурой, а саму историю трагедией. Между тем как множество более жестоких и более страшных фильмов современных авторов этому критерию не соответствуют. Художники эти со вкусом живописуют адскую сторону бытия, забывая о том, что ад, сам по себе не трагедиен, а скучен. Для того, чтобы история из перечня патологий стала трагедией, во мраке необходим хотя бы крошечный проблеск Рая. «Выбор» и «Изгнание», таким образом, отражают «райское» и «адское» решение одной и той же проблемы.
При этом, если герой Константина Лавроненко это довольно абстрактное воплощение цивилизованной мужественности, то герой Сергея Вексклера напротив, абсолютно конкретен это узнаваемый типаж чуть обтесавшегося «настоящего пацана» из 90-х отягощенного, помимо общих гендерных стереотипов, той специфической «дворовой», «приблатненной» моралью, которая на многие годы подменила в нашей стране все иные законы для нескольких поколений энергичных, рвущихся к успеху мужчин. И кажется почти необъяснимым, как, почему, каким образом именно этот «примитив» оказывается в состоянии услышать жену и удержаться от соблазна разобраться с ситуацией «по-мужски», и, в конечном счете, предпочитает страдание и неопределенность прямой «пацанской» разборке со стрельбой и мордобоем, в то время как «цивилизованный» Алекс бьет Веру по лицу и убивает её ребенка. Кому-то подобный авторский выбор может показаться чистым произволом, но мне в нем видится высшая честность художника, его готовность признать, что, когда речь заходит о человеческой душе, «сложное» это не то же самое, что «нравственное» или «хорошее». «Культурность» и «цивилизованность» превосходные вещи, но они не в состоянии заменить сердца (тема, которая позже будет развита в «Елене»). У мужа из «Выбора», несмотря на его пошловатую брутальную оболочку, сердце живое, у Алекса каменное, и именно это, в конечном счете, определяет все остальное.
Если главные мужские образы в этих двух фильмах во многом антагонистичны, то женские, напротив, являются взаимодополняющими. Героини «Выбора» и «Изгнания» не виноваты, но и вполне невинными их не назовешь. Вины физической или, если хотите, «юридической» измены – за ними нет. (Что бы там ни подразумевал сценарист, но поведение друга-соперника в «Выборе», его ищущий, алчущий взгляд, его торопливая готовность к похвалам поведение соискателя, а никак не счастливого любовника). Но, наряду с «фактической» верностью, в этих женских образах присутствует и иное двусмысленное балансирование на грани измены, бессознательный поиск кого-то другого более тонкого, более чуткого, более понимающего, чем муж, готовность довериться и открыться этому другому в самом тайном, самом личном.
Прогулки по набережной, разговоры ни о чем, две головы, клонящиеся друг к другу, красноречивые движения женских рук, скользящих мимо мужского лица, – в этих сценах разлит соблазн, не имеющий почти никакого отношения к чувственности, но от этого не менее реальный. Единственное по-настоящему неодолимое искушение в одиноком и разобщенном мире искушение пониманием, надежда на большую близость, на большую взаимность даже не чувств! но мыслей и жизней. «Она меня понимает» «Он меня понимает» все начинается и заканчивается именно так.
Женские образы у Андрея Звягинцева во всех фильмах (за исключением разве что «Возвращения», где мать – откровенно второстепенный персонаж) вообще куда сложнее и интереснее мужских. Там, где герою-мужчине приходится выбирать между двумя крайностями, женщина, не меняясь по существу, оказывается в состоянии обе эти крайности в себе совместить. В предельной форме эта двойственность и беспредельность женского начала воплощается, разумеется, в Елене (актриса Надежда Маркина), которая оказывается и спасительницей, и убийцей по отношению к мужу. Но этот же сюжет, хотя и не в такой радикальной форме, присутствует и в «Выборе», и в «Изгнании»: женщины в этих фильмах одновременно и губят, и спасают своих мужчин. Героиня Марии Бонневи провоцирует Алекса совершить преступление и спасает его своею жертвой, героиня Анны Дубровской своим поведением пробуждает в муже как лучшие, так и худшие качества готовности принять любой выбор жены, какую бы боль лично ему этот выбор не сулил, предшествует пробуждение слепого звериного начала жестокого, мстительного, самолюбивого.
Женская двусмысленность в фильмах Звягинцева сродни двусмысленности жизни как таковой, являющейся для нас одновременно путем искушения и спасения, постоянным вызовом и вопросом «как быть?». Женщина здесь не просто спутница жизни героя, но воплощенная нравственная дилемма, искушение и испытание, проходя которое, он раскрывает свою подлинную суть, и горе тому, кто окажется на высоте этого «испытания женственностью» («Елена»).
В «Выборе» есть «хороший конец», которого так не хватает многим зрителям «Изгнания». Возможно, эти фильмы стоило бы показывать вместе. Не повторяясь, но перекликаясь, они удивительным образом дополняют друг друга. Как ключ и замок. Как вопрос и ответ.
